Барак Обама: новая эпоха или старая сказка?

Его зовут Барак Хусейн Обама. Он черный, точнее – он кофейного цвета, мулат, у которого есть и белые и черные предки – обстоятельство, в общем-то, сугубо личное, но принципиально важное в Соединенных Штатах Америки, где причудливо переплелись традиционный белый расизм, относительно новый черный расизм и казенная политкорректность. Его рост - 1 метр 87 см, размер обуви - 44-й. В детстве мама звала его Барри. Он левша. Родился на Гаваях, до 10 лет жил в Индонезии, потом снова на Гаваях. В школьной команде по баскетболу его называли «O'Bomber», «бомбардировщик». Карманные деньги в юности зарабатывал в кафе-мороженом «Баскин Роббинс».

Такой вот народный президент – простой парень, не из самых низов, конечно, но и не потомок богачей. Почти лубочная – в американском стиле – картинка. Правда, идиллию немного портят мелкие детали. К примеру, одним из уязвимых мест Обамы-кандидата стал вопрос о его принадлежности к «афро-американцам». Дело в том, что, в отличие от «настоящих» американских негров, Обама не является потомком рабов, завезенных на американский континент из Западной Африки. Кроме того, Обаме, в отличие от большинства американских политиков-афроамериканцев, не довелось поучаствовать в борьбе за права чернокожих.

Но это все подробности, неразличимые для большинства избирателей. Ставка была сделана на «народность», и в образ Обамы – а голосуют все же за образ, а не за реального человека – втиснули столько «народных» черт, сколько было вообще возможно. Образ затрещал, он получился донельзя эклектичным – что неудивительно, поскольку «типичный представитель народа» в США многолик и разнообразен,как нигде в мире, но ставка оказалась верной, Обама победил. Но вот вопрос: что же скрыто за образом? Ведь «простой парень» Обама на самом деле далеко не прост – настоящие простые парни не достигают вершин американской политики. Достаточно сказать, что советником Обамы по внешней политике во время избирательной кампании был совсем непростой Збигнев Бжезинский…

Если говорить о реальных итогах победы Обамы, то это, прежде всего, победа традиционных американских ценностей – победа народовластия в его первоначальном, заявленном основателями США виде. Недаром Обама постоянно апеллирует к Аврааму Линкольну и к автору Декларации независимости Томасу Джефферсону. Эти традиционные американские ценности существенно отличаются от неоконсервативной «мобилизационной» модели, насаждавшейся администрацией Буша, и лежавшей в основе идеологии Маккейна. Модели, основанной на культе силы и порядка, когда полицейское государство, стоящее в первую очередь на страже интересов бюрократической системы и крупного капитала железной рукой загоняет своих граждан в четко предписанные рамки дозволенного счастья. Обама не таков – он ставит на ценности очень разных маленьких людей, схожих, по большому счету, только в одном: они не воинственны, не агрессивны, они терпимы и готового позволить своему соседу жить так, как тот считает нужным, при том лишь условии, что и сосед не лезет в их жизнь.

Итак, во внутренней политике США приход Обамы означает смягчение и либерализацию, притом, весьма существенную. Однако в какой степени это скажется на американской внешней политике?

При всей симпатичности маленького человека, особенно заметной при его сравнении с хищными неоконами, их роднит одно – полнейшая неспособность к самоограничению. Американское общество не готово сознательно примириться с падением уровня жизни в Соединенных Штатах. Между тем, США уже не первое десятилетие живут, что называется, не по средствам. Точнее, они живут в искусственно созданной ситуации, когда, не будучи ни мировым центром производства, ни мировым центром ресурсов, но удерживая за собой роль мирового центра перераспределения капитала, США могут позволить себе тратить на свое внутреннее потребление большую часть того, что производит весь мир.

Удержать это уникальное положение Соединенные Штаты могут только одним способом:так или иначе навязывая всему остальному человечеству устраивающий их миропорядок. Но если неоконы были готовы примириться со своим идейным поражением, сделать ставку на одну лишь грубую силу, в рамках старого британского принципа «у нас есть «Максим», а у вас его нет», то модель Обамы оказывается куда более мягкой, в большей степени опирающейся на идеи а не на угрозы. Опереться же она может во-первых, как уже было сказано, на «традиционные американские ценности», список которых возглавляет «свобода», понимаемая в традиционно американском смысле как свобода предпринимательства и самовыражения, а, во-вторых, на рузвельтовский популистский псевдосоциализм. Первая составляющая должна ограничить аппетиты крупного капитала, неоконсервативного по самой своей природе, вторая – уберечь США от вовлечения в орбиту «левого ренессанаса», от новой волны увлечения американских трудящихся идеологией марксизма (что до капиталистов, то они от марксистской теории никогда и не отказывались, используя ее в своих интересах).

На практике это означает возвращение к эпохе жесткой идеологической экспансии Соединенных Штатов. И, надо сказать, что позиции США здесь выглядят очень серьезными.В самом деле, в прошлую эпоху идеологической войны идейной экспансии США противостоял социалистический лагерь - реально существующая группа социалистических стран, с четкой идеологией и мощными ресурсами. Сегодня США вполне способны оказаться идейным доминантом. Конечно, для этого им необходимо подкорректировать и внешнюю политику, и идеологию, но цель вполне достижима по причине отсутствия сравнимых по силе противников.

В самом деле, их главный противник - СССР - распался на группу стран, пребывающих в деидеологизированном состоянии. Во всяком случае, ничего, даже близко похожего на советскую идеологию – ни по цельности, ни по способности сплотить миллионы людей – в СНГ просто нет. Мировое левое движение пока еще раздроблено и не преодолело идейный кризис - международный «левый ренессанс» зиждется не столько на переосмыслении и возрождении левой идеи сколько на огромной потребности в ней, вызванной произволом дикого, ничем не стесненного капитализма. При этом левая идея сильно провисает в воздухе, почти лишенная практического воплощения в жизнь. Социалистический Китай остается таковым скорее по названию – индустриальный рост достигнут там ценой фактического возрождения капитализма в сфере производства, притом, в его крайних, наиболее беззастенчивых формах. Бывшие страны СЭВ увлеченно интегрируются в ЕС. Но и ЕС пребывает в совершенно очевидном идейном кризисе и стремительно африканизируется. Я вовсе не расист, но наводнившие ЕС выходцы из Северной Африки и Ближнего Востока в массе своей действительно находятся на крайне низком уровне культурного развития, что усугубляется к тому же их крайним религиозным фанатизмом. Антиглобалистское движение по сути не существует и никогда не существовало как единое целое, оно внутренне противоречиво и в значительной своей части может быть просто включено в систему американской идейной экспансии. Отдельные, все еще уцелевшие островки социализма, вродеКубы, не могут изменить общей картины в силу своей незначительности – по площади, числу населения, вкладу в мировую экономику. К тому же и сами они пребывают в весьма сложном положении, переживая очень непростые внутренние трансформации, исход которых представляется неясным.

Зато говоря о потенциальных союзниках США можно с большой вероятностью предположить сближение с Китаем и некоторое охлаждение в отношениях с Европой. Подобная смена акцентов с очевидностью предопределяется как идеологическими, так и экономическими факторами. И с той и с другой точки зрения современная Европа для США не слишком перспективна, чтобы не сказать – бесполезна, зато сближение с Китаем сулит немалые плюсы, как в экономическом, так и в политическом, и в идейном плане. Это, кстати находится в полном согласии с идеей Бжезинского о поддержке декларируемой Пекином концепции «мирного возвышения» Китая.

Китай уже довольно давно предпринимает попытки сближения с США, провозгласив это направление своей внешней политики «приоритетом приоритетов». По сути, Пекин предложил Вашингтону признать друг друга наиболее влиятельными странами мира и обозначить сферы влияния. До сих пор США отвергали подобную идею, но с приходом Обамы ситуация может кардинально измениться. В идеологическом же плане китайская концепция «экономического чуда», «гармоничного общества» и «устойчивого развития» вполне сочетаема с неорузвельтовскими построениями Обамы.

Общая картина грядущего правления Обамы представляется, таким образом,довольно сложной. С одной стороны он будет менее склонен к использованию грубой силы, хотя при необходимости, бесспорно, не остановится перед ее применением. С другой – борьба в идеологической и информационной сферах при Обаме, по-видимому, резко обострится.

«Американский пирог», предлагаемый им, во всех отношениях являет собой продукт сомнительной свежести. Все это уже было опробовано в иных, но сходных, условиях. Все это, по сути, является отработанной технологией, используемой в период кризиса, тактически - несколько ограничивающей возможности крупного капитала, но в долгосрочном плане - укрепляющей его позиции и разобщающей подлинное левое движение, подсовывая взамен компромиссные суррогаты.

Кроме того, укрепление союза США и Китая, причем, не только экономического,но и идеологического, означает серьезное перераспределение мирового баланса сил, с весьма сложными и многогранными, не вполне предсказуемыми сегодня последствиями.

Впрочем, все это крайний сценарий - не исключено, что дело ограничится римейком старой сказки об американской мечте. Правда, в этом случае Обаме едва ли стоит рассчитывать на почетное место в американской истории и на второй срок….а он весьма умен и амбициозен, и едва ли упустит свой шанс.

Сергей Ильченко