ИА “Лента ПМР”, публикует фрагменты выступлений участников слушаний по законопроекту «О целях и принципах переговорного процесса с Республикой Молдова».
Валерий Лицкай, эксминистр МИД ПМР. Давно не стоял на этой трибуне, но есть и свои преимущества. Пришлось пообщаться много с людьми, и я сейчас буду говорить не только как профессиональный дипломат, но в какой-то степени передавать настроение общества. Надо сказать, что с каждым месяцем, который проходит в этом году, в обществе растет обеспокоенность и растет тревожность по вопросу ведения переговорного процесса и его результатов. А я прекрасно помню, как в январе преобладали оптимистическое настроение, большие надежды. И куда все это потихонечку уходит и почему? Вот первый вопрос. Казалось бы, мелочь. В последнее время появился термин «простые люди», и пошло, пошло, пошло, он растет уже каждый день: «простые», «простые люди», «все мы делаем для простых людей». Я могу сказать, что термин пришел из 19-го века, там было очень хорошее разделение: «знатные люди» и «простые люди». А мне и картинка рисуется соответствующая. Вот стоит толпа простых поселян, а на балкончике барин с барыней, и он их осыпает пряниками… Идиллия, идиллия… Да, но сегодня барин добрый, а если завтра он будет злой? Будет ли идиллия? А если послезавтра барин решит продать свое имение вместе с крестьянами в другие руки? Что тогда? Я считаю, что в наше время термин «простые люди» неприменим. У нас есть граждане, есть гражданское общество. Все люди – от Президента до крестьянина – граждане. А человек, который считает, что он стал очень знатным от того, что он занял начальственное кресло, ошибается. Потому что даже при царе звание министра не гарантировало, что ты знатный человек. Вот так. Поэтому мне кажется – это тревожный колокольчик. Уж многие себя почувствовали себя коронованными особами, «простые люди», ну, хорошо, это мелочи. Теперь более крупный сюжет. Ну, я могу сказать, что в последние годы администрация президента Смирнова не очень баловала гражданское общество Приднестровья открытостью дипломатических результатов. Но такой тотальной секретности я не видел никогда. Но вот я член президентского совета, вот мои коллеги тоже. А мы узнаем о согласованных документах через журналистов. Это нормально? Тоже, в Верховном Совете депутаты знали о Венских документах? Нет. Но вот я с большим стажем дипломат, и могу сказать следующее. Да, в дипломатии есть закрытые и секретные темы, есть. Ну, скажем, переговоры о вооружениях, о разоружениях. Переговоры о займах, кредитах и платежах. Это коммерческая тайна. Ну, например, могут быть заключены тайные союзные отношения двух государств против третьего государства. Но в целом это не больше 20-30 % дипломатической работы. Вся остальная дипломатическая работа – результаты абсолютно транспарентны. И нет никакой необходимости секретить документ такого класса, который принимается в Вене. А вот эта вот секретность наводит на большие подозрения и сомнения. Ну, в Интернете пишут очень просто: «Проснемся утром, на столе документы, нас слили». Ну, так и пишут. Поэтому есть такая тенденция у нынешнего МИДа, хорошо. Пусть такая тенденция и будет. Я могу сказать, что в современном обществе, когда участвуют 7 делегаций, десятки дипломатов, никакой документ секретным быть не может. Рано или поздно он вынырнет. Только вот он выныривает неправильным путем, создавая очень ненужное напряжение в обществе.
Ну, а теперь о серьезном вопросе, очень серьезном. Это о механизме ведения переговорного процесса. Потому что этот вопрос очень специальный, ну, я думаю, вам полезно будет очень послушать, именно в разрезе – необходим ли закон или нет. Ну, я прошу прощения за некоторую академичность, я думаю, она сейчас уместна. Как ведется внешнеполитическая работа в нормальном государстве, ну, назовем его условно Тишландия? Есть глава государства – президент, который, обладая всеми полномочиями, ведет всю политику государства. Ну, понятно, у президента есть политический советник, который, находясь в его аппарате, занимается внешней политикой как частью общей политики. Существует министр иностранных дел. Министр иностранных дел – это ремесленник, он не занимается политикой, он не занимается измышлениями теорий, это профессионал, такой же профессионал, как врачи и учителя, только на своем посту занимается переговорными процессами. И нечего из дипломатов делать каких-то фантастических героев или сверхумных людей. Это обычные профессионалы. Ну и наконец, существует вся мощь правительства, или государства, которая должна подкрепить работу дипломатов и внешнеполитических деятелей. Это обычно делается введением поста вице-премьера или по иному назначению, который имеет полномочия координировать все исполнительные органы власти, нацеливая их на один результат. Вот вам полностью механизм. Что меня тревожит? Ну, могу сказать, что в счастливом случае, в 90-е годы у нас сформировался в республике достаточно комплексный механизм, отвечающий вот этим всем позициям. У нас был полновластный президент, который отвечал за всю политику государства. Ну, вы знаете, что Смирнов – это достаточно сильный был президент. У президента был политический советник, назывался он «государственный секретарь». Я в таком качестве входил в администрацию президента. Было у нас и министерство иностранных дел, только оно называлось «Республиканское управление внешних связей». И оно входило в состав правительства и занималось, как и обычное министерство, специализированной работой. И был первый заместитель, Синёв, который курировал все министерства, все рабочие группы и нацеливал их на поддержку идей президента. Мы, имея такой механизм, очень слаженный, я считаю, могли, имея общие ресурсы намного меньше, чем Молдова, за счет концентрации и координации выигрывать, но потом наступили времена государственных реформ в 2000 году и мы своими руками этот механизм благополучно разрушили. Что мы имеем сейчас? Мы имеем президента, вот президент есть. По Конституции он полновластный организатор всей политики. Дальше идет дырка. Кто занимается у него в администрации должностью «советник по внешней политике»? Его просто нет. Сразу после этого идет министр иностранных дел. Министр иностранных дел вынужден заниматься двойной работой. Он занимается и как советник, и как исполнитель. Это только благодаря особым личным отношениям с президентом. Это нарушение механизма. Ну, имеем, значит имеем. Вот две должности. Дальше опять дырка. У нас кто-то занимается координацией ведомств для обеспечения внешней политической деятельности? Нет. Опять тот же министр ставит под себя третий стул и начинает гонять других министров. Уже сейчас немножко выглядит комично, когда министр иностранных дел пытается тыкать пальцем в сторону вице-премьера Никифоровой, которая старше ее просто по должности. И что получается хорошего из координирования? А ничего хорошего из координирования не получается. Наши противники из Республики Молдова, которые тоже вначале имели очень зыбкий механизм, за последние, ну, скажем, 10 лет, путем долгого опыта трудного они себе этот механизм создали. Создали. Вот рисуем картинку времен, когда Воронин был в полной силе. Ну, 2005 год. Существует президент Воронин, полновластно ведущий всю политику, у него есть советник, Марк Ткачук, который, сидя в администрации президента, очень квалифицированно снабжает его советами именно по политике. Дальше идет министр иностранных дел. Там идет целая череда нормальных серых профессионалов. Ну, это работа такова. Они выполняют свои функции. А дальше идет вице-премьер по интеграции, вице-премьер Шова, предположим, который имеет все полномочия, имеет достаточные личные качества, т.е. опыт, подготовку, чтобы гонять своих министров. И если что – немедленно подключается премьер. Вот с этим механизмом они приехали к нам, а мы имеем расхлябанный механизм. Кто знает: катерпиллер всегда сдвинет с места легко и загонит в кювет любой трактор «Беларусь». Потому что он большой и скоординированный. Я сейчас далек от каких-то персональных убеждений, такая картинка складывалась долго, и как ее скорректировать и исправить? К сожалению, со Смирновым на эту тему говорить было мало полезно. Сейчас иная картина, разговаривать можно и нужно, но мы в свое время изобрели неийю, так сказать, переходный такой мостик, был указ президента, координирующий роль МИДа. Но это такой вот хлипкий механизм. Я вам сразу скажу, что нам удавалось координировать в 2000-е годы просто за счет инерции. Потому что я был госсекретарем, стал министром, а поменяв, все равно воспринимали как госсекретаря. Хотя я уже не сидел рядом с президентом. И по этой инерции мы проехали до кризиса 2006 года, и мне только за счет, как говорится, армейского командного голоса удавалось координировать Елену Егоровну Черненко, все, кто ее вспоминает, понимают, что ее координировать сложно. Но удавалось. А потом уже извините, я уже никак не хочу сказать, я с трудом представляю коллегу Ястребчака, который кричит на Елену Егоровну и добивается, чтобы она что-то выполняла. Она же тоже министр. А как кричать на Антюфеева? Ага, сейчас крикнешь, вот крикнешь и… и все. И такой был у нас каждый министр. Как же координировать было работу? Неудивительно, что в конце 2000-х годов наша дипломатия была безрезультативна. Она работала вхолостую. Шестеренки поотключались. Конечно, могут сказать, что сейчас можно издать еще один указ президента. Можно указ президента и прочее, кроме одного. Есть инструменты для каждого случая. Есть отвертки, есть молотки, есть топоры. Есть указы президента, они могут решить структурную проблему? Не могут. Указ президента – это оперативный документ, доктрина внешней политики. Она может решить эту проблему? Нет. Доктрина – это расширенное оперативное понимание ситуации и план работы, вот и все. Так чем можно скорректировать? Ну, вы же сами, когда утверждаете структуру правительства, вы чем это делаете? Существует закон о правительстве, да? Существуют другие законы, которые позволяют уже оперативно работать. Я считаю, что принятие именно закона о порядке ведения переговорного процесса и позволит на нынешнем этапе создать стройную систему, и чтобы у исполнителей внизу не возникали дискуссии, споры, кто важнее, а кто там круче. Поэтому нам сейчас этот механизм нужен, и именно в порядке закона. Потому что закон исключает дискуссии. Но в Республике Молдова есть же и закон 2005 года, а есть и концепция, ничего же, работают. Каждый на своем уровне. Я напомню кратко историю 2005 года, т.е. как возник молдавский закон. Они тоже работали без закона много лет, пока у них не начался внутриполитический кризис. И в этой сложной обстановке президенту Воронину, после срыва меморандума Козака, внутри сказали, что «мы тебе не верим, не верим, а вдруг ты завтра опять подпишешь что-то вроде меморандума, давайте-ка примем закон». Да, он не имел уже большинства, он согласился с Рошкой, создали закон и приняли. Я вам скажу тоже, не хочу их хвалить, но закон сыграл важнейшую стабилизирующую роль в молдавском обществе во время кризиса. У них вообще было время, когда не было президента. А закон подкреплял дипломатов, позволял им чувствовать себя спокойно и уверенно. У нас ситуация, конечно, не такая кризисная, но у нас переходный этап. Извините, никто никаких гарантий не имеет. А общество не должно ждать, будет сегодня барин добрый, а завтра злой или нет. Нет, должен быть закон. Тут говорят, что дипломатов закон будет сковывать, они не смогут работать. Но знаете, некоторым танцорам всегда что-то мешает, мешает и все. Молдавским дипломатам закон не мешает, более того, когда мы с ними сталкивались и зажимали их в угол, вот у них нет аргументации, они спокойненько поворачивали пальцем и говорили: «Да мы-то ничего, вот закон! Закон, закон», – и выдерживали натиск. И у них был еще железный аргумент, он работает еще и в нашем случае: «А что закон? Ну, есть закон. А вы нас убедите, что вы правы, пусть гаранты нас убедят, мы придем в Парламент Молдовы и в один день все изменим». И что тут возражать? Да, закон легко меняется. Это же не библия, не конституция. Поэтому, если мы делаем закон, не надо думать, что он скует дипломатов по рукам и ногам. Дипломаты могут работать спокойно и создавать любые компромиссы и коалиции. Они все равно придут к вам, по конституции, они будут обязаны ратифицировать свои договоренности, и будут вам объяснять, может, вы за один день поменяете закон. Поэтому закон в наших условиях необходим. Дипломаты спокойно поработают с законом, более того, и наши молодые дипломаты, они еще не понимают, что такое «бронеспинка», не понимают. Когда они будут ее иметь, они тоже будут тыкать пальцем, когда их загонят в угол, и говорить: «Мы бы рады, но закон, закон!» Итак, молдавская сторона имеет «бронеспинку», так пусть и наши дипломаты, пусть насильственно, получат «бронеспинку», они потом оценят, что это такое. Поэтому мое мнение я вам уже сказал: закон сырой, я сразу скажу, он не доработан, многие аспекты вызывают вопросы, предстоит, ну, еще один аспект координации этого закона с Венскими документами, когда они будут подписаны. Будет координация, это без проблем. Но в целом, концептуально, закон сейчас необходим. Все. Спасибо.