Кризис форматной дипломатии

Некоторые наблюдения в связи с активизацией политики РФ на приднестровском направлении: Москва-Тирасполь-Кишинев

Нынешнее «обострение» активности различных игроков в связи с так называемым «приднестровским урегулированием» является лишним поводом проанализировать эффективность действия государственных институтов РФ, призванных определять ее миссию вовне. Тем более что многие эксперты сегодня прямо говорят об очевидных проблемах российской дипломатии, вскрывшихся в ходе готовящегося компрадорской частью внешнеполитической элиты РФ «принуждения ПМР к интеграции в Молдову». Итак, текущая информационно-дипломатическая кампания вокруг определения судьбы Приднестровья сделала актуальным вопрос об адекватности действий ведущих внешнеполитических акторов, прежде всего руководства МИДа, национальным интересам нашей страны.


Давние проблемы внешней политики РФ

Несмотря на то, что артикуляция внешнеполитических позиций РФ обусловлена необходимостью осмысления ее новой роли в современном мире, значительная их часть все же напоминает скорее странный набор запылившихся идей. Частично это объясняется изменением условий формирования внешнеполитического дискурса: вместо одного центра согласования интересов конкурирующих аппарата и элитных групп возник хаос из отдельных групп и лиц, в большинстве своем политически или социально нелегитимных, преследующих свои частные (часто краткосрочные) цели. Одновременное изменение международной обстановки сделало протекание процесса внешнеполитического волеобразования еще более сложным и даже запутанным. Дезорганизация (переструктурирование) процесса внешнеполитического волеобразования приобретает особенно фатальный характер при дефиците наличных ресурсов российского государства. Необходимость реалистично оценить свои возможности, определить основные цели внешней политики и сконцентрировать все имеющиеся силы на достижении этих целей оказалась в нынешних условиях непосильной задачей для политического класса новой России. Следует согласиться с объяснением подобной дисфункциональности постсоветских элит (включая обслуживающих их интеллектуалов), данным немецким аналитиком Клаусом Сегберсом: они представляют собой скорее групповые коалиции, временно созданные для реализации собственных (краткосрочных) внутриполитических интересов «и потому не способны к стратегическому международному взаимодействию. Временные рамки их деятельности крайне ограничены; <…> По всем вопросам внешней политики и политики безопасности не существует ни согласованных позиций, ни последовательного поведения на международной арене. Реальная сфера компетенции часто неясна, высказываемые мнения переменчивы и противоречивы”.
В принципе, о том, что на Смоленской площади, мягко говоря, не все в порядке, было известно давно. Достаточно вспомнить о неоднократной критике работы МИДа еще во времена президентства В.В. Путина, открыто заявлявшего о несоответствии сложившихся в мидовской системе приоритетов нынешнему положению РФ в мире. Причем, призывая тогда дипломатов к «экономизации внешней политики», второй президент России прямо указывал и на недостаточность усилий наших диппредставительств по защите интересов российских граждан за рубежом.
Действительно, каждый, кому довелось обращаться в наши загранучреждения, может рассказать о том странном «менеджменте», что царит во многих из них. Череда скандалов, связанных с действующими и бывшими российскими сотрудниками ООН, также красноречиво говорит о «разносторонних интересах» многих российских дипломатов. Однако руки до коренной реформы дипломатической службы у руководства РФ никак не доходят. Быть может теперь, когда на фоне «большой игры» вокруг Приднестровья стали столь очевидны провалы традиционной «форматной» дипломатии, руководство страны сделает ряд шагов по институциональному и персональному обновлению внешнеполитического ведомства, включая концептуальное решение «вечной» проблемы подбора кадров. 
Ни для кого не является секретом, что многие мидовские структуры РФ являются пережитком большой советской внешней политики. Т.е. по идее, они призваны готовить и осуществлять дипломатическое обеспечение глобального противостояния нашей исторической родины, СССР, с Западом. Причем во всех форматах и во всех международных организациях. Понятно, во что превратилась подобная внешнеполитическая активность в приснопамятные времена «козыревщины», когда было принято следовать в фарватере западных идей и людей. В результате общего концептуального кризиса внешней политики, углубленного мизерным финансированием, дипломаты принялись кто во что горазд решать собственные проблемы. Естественно, что меньше всего при таких жизненных стратегиях сотрудников диппредставительств им было интересны конфликты с властями принимающих стран, например, при отстаивании прав российских граждан. Что, по определению, является неизбежным в том случае, если дипломатическая служба рассматривается как вид государственной службы, а не как система статусных синекур.


«Козыревщина» и ее рецидивы

В целом российский внешнеполитический дискурс воспроизводит в своих представлениях о внешнем мире социальную конструкцию иерархизированных пространств, среди которых доминирующее место занимает «Запад» (США). Разница заключается лишь в оценках этого общепризнанного положения. В любом случае США рассматриваются, с одной стороны, как соперник России, а с другой – как великий образец для подражания. Поскольку глобальное превосходство США базируется не только на собственных ресурсах, но на «обладании» многочисленными союзниками по всему миру, то и целью внешней и оборонной политики новой России является создание «стратегического партнерства» с лидерами Запада. Желательными кандидатами при этом являются традиционные союзники США (т.н. «Старая Европа»). К тому же происходит неуместная антропоморфизация и персонализация дипломатических отношений (явная переоценка феномена «банной дружбы», посещений ранчо и т.д.).
Напомним, что окончание «холодной войны» воспринималось многими как конец любого противостояния между государствами ввиду полного совпадения их интересов, каковыми рисовались мир, демократия и всеобщее процветание во всем мире. Как следствие, строились далеко идущие планы в отношении будущего места России в системе международных отношений, основанные на в высшей степени позитивных представлениях о намерениях (интересах) Запада. Наши доморощенные евроатлантисты наивно верили, что военная мощь и борьба за влияние принадлежат прошлому, и суть международной политики отныне заключается в экономической глобализации и распространении демократического порядка. В начале 90-х годов их влияние на формирование курса внешней политики стало доминирующим. И хотя у «евроатлантизма» нет собственно автора, живым воплощением прозападного курса новой России стала фигура А. Козырева и других либералов, оказавшихся тогда в руководстве МИД.
«Евроатлантическая» программа предусматривала, и по-прежнему предусматривает, ликвидацию «империалистических» – ментальных, организационных, материальных – структур России, доставшихся в наследство от СССР, устранение ее регионального военного доминирования, отказ от «опасного» (Б. Ельцин) ядерного паритета с США, создание «стратегического партнерства» с Вашингтоном, сотрудничество с НАТО (вплоть до вступления в долгосрочной перспективе), политическую кооперацию с новыми западными «союзниками» в Совете Безопасности ООН, а также сотрудничество и, по возможности, членство в таких международных экономических организациях как ВТО, МВФ, Всемирный банк и «Большая семерка». «Евроатлантисты» исходят из того, что возродить Россию как великую державу возможно лишь в тесном партнерстве США, исходя из предположений о совпадении их интересов с российскими и нереалистичной оценки готовности Запада оказать помощь в возрождении экономической и политической мощи России. Они все еще лелеют надежду обеспечить стране с «помощью стратегических отношений» с США роль global player в международных отношениях. Центральную роль при этом играют западные модели внешней политики, место России в которых заключалось в основном в поддержке американских позиций, например, в Ираке или в ходе разгоравшихся конфликтов в Югославии.
Одним словом, уже долгие годы постсоветская дипломатия России ведет довольно странный образ жизни, кстати, очень удобный для наших «западных партнеров». Отсутствие внятной государственной политики в отношениях с иностранными партнерами и международными организациями при общем институциональном кризисе превратили наших представителей – за редким исключением – в своеобразных бумажных тигров - завсегдатаев всевозможных « международных форматов». Причем как лично незаинтересованных, так и институционально не мотивированных на дипломатическую борьбу в классическом смысле «защиты и отстаивания…» – хотя бы ввиду отсутствия большого проекта «Россия в современном мире». В результате, диппредставительства РФ и внешнеполитические институты в целом оказались не готовы действовать в радикально изменившихся условиях «новой холодной войны». Что не удивительно, учитывая традиции виртуального «стратегического партнерства с Западом», заложенные первым министром иностранных дел РФ А. Козыревым. С его легкой руки основная роль нашей дипломатии сводилась к поддержке и международной легализации американских инициатив, а про постыдную роль России в легитимации военных авантюр США – задним числом и под эгидой ООН – даже не хочется вспоминать. Тем более что эта позорная для русской внешней политики история после Югославии повторилась почти один в один и в Ираке. Сегодня РФ предлагается сделать то же самое в Ливии – в лице «сенатора» М. Маргелова. Не менее тревожной является роль РФ в готовящемся «приднестровском урегулировании», которое, по мнению главы МИД РФ, возможно лишь в виде «восстановлении территориальной целостности Республики Молдова». Итак, стала уже печальной традицией следующая ситуация: когда дело уже сделано, «наши западные партнеры» охотно использовали нас в качестве дипломатических мавров, чтобы при помощи формально действующего международного права сохранить существующий мировой порядка.


Главный дипломат  как слабое звено


Как уже говорилось, мидовские «евроатлантисты» исходят из необходимости коренного изменения внешнеполитического сознания – т.е. его «деимпериализации» – как существенного условия успешной модернизации страны. Т.е. Россия не должна отвлекать свои и так ограниченные силы и ресурсы на конфронтацию с Западом, а наоборот, -  сделать ставку на «общие интересы, заключающиеся в укреплении мира и сотрудничества». При этом от Запада наивно ожидается определенная чувствительность к традиционным для значительной части российской элиты представлениям о внешней политике и политике безопасности. Со своей стороны, России предлагается смириться с тем, что важнейшими акторами мировой политики являются именно западные страны и их структуры (США, ЕС, НАТО и др.): каким-то волшебным образом это ни в коем случае не должно противоречить геостратегическим интересам России, которые в 21 веке, – т.е. в обстановке усиливающейся глобализации экономической и оборонной политики, рано или поздно будут формулироваться совершенно иначе, чем во время блокового противостояния.
Относительно политики в отношении «ближнего зарубежья» новые западники выступают за «нормальные» дипломатические отношения с этими странами, без претензий на доминирующее положение России.
На этом фоне нет ничего удивительного в том, что наша дипломатия выступает, мягко говоря, робко, избрав для себя скорее «извинительный» стиль общения с циничным миром западных дипслужб. С другой стороны в свое время та же западная пресса не преминула заметить суверенный стиль дипломатических перформансов Д. Рогозина и прежде всего В. Чуркина. Чего стоит хотя бы работа последнего в августе 2008 года в Совбезе ООН по противодействию наглецу Халилзаду, открыто крышевавшему Саакашвили. Правда, все эти скромные ростки внешнеполитической суверенизации России регулярно смазывались неуклюжими ляпами нашего главного дипломата Сергея Лаврова, который может, как ни в чем не бывало, по-свойски, назвать грузинского диктатора «Михал Николаичем». Более того, С. Лавров договорился тогда до того, что прямо связал будущее непризнанных в то время республик с дальнейшими поступками тифлисского мечтателя: «Независимость Абхазии и Южной Осетии зависит от поведения Саакашвили»!? Не менее красноречива история, рассказанная журналистами после брифинга главы российского МИДа: по их словам, когда журналисты одной западной телекомпании попросили российского министра для оперативности отправки информации ответить на вопрос по-английски, Лавров лишь горделиво ответил: «По-английски?! Это к Саакашвили». Стоит ли говорить, что это довольно экзотический жест для карьерного дипломата, десять лет проработавшего в США в самом «форматном» из «форматов», т.е. в представительстве РФ при ООН.
Сегодня министр Лавров активно обслуживает интересы тех групп в российском истеблишменте, которые почему то идентифицирует национальные интересы России не с той частью русского народа, что живет на левом берегу Днестра, а с румынизирующейся Молдовой, навязывая народу Приднестровья совершенно неприемлемый сценарий отказа от независимости ПМР и объединения с Молдавией с последующим поглощением в составе «Великой Румынии». По сути, сегодня МИД РФ стал одним из центров подготовки предательства русских интересов в целом и Приднестровья в частности. Достаточно посмотреть на последние нелепые заявления как его главы, так и некоторых его подчиненных в связи с активизацией усилий РФ по сдаче ПМР!


Вместо заключения

Мы будем внимательно следить за тем, какие выводы сделает высшее политическое руководство из постоянных поражений РФ в дипломатической и информационной войне вокруг ПМР, о котором не без удовольствия заявляет публика определенной ориентации. В этой связи лишь повторю умную мысль, высказанную не мною: весь набор интерпретаций «приднестровской проблемы» как проблемы «молдавского сепаратизма» направлен скорее на внешнюю аудиторию – на так называемых «западных партнеров», являющихся для части элит РФ более важной референтной группой, нежели сам русский народ и его жизненные интересы. Но наши приднестровские соотечественники должны быть уверены, что подобный взгляд есть не позиция народа России, а скорее очередное саморазоблачение «форматных» дипломатов и их кураторов, из определенной части нашего политического истеблишмента, готовых пойти на открытое предательство русских национальных интересов, даже несмотря на приближающиеся выборы. Видимо, они решили, что это «не наше дело». Растущее понимание в различных кругах российского общества значительного несовпадения, а иногда и полной противоположности интересов России и Запада в ряде важнейших вопросов мировой политики, дает основания надеяться на то, что эти деятели уже скоро они убедятся в ошибочности своего мнения!

Олег Кильдюшов,
ведущий аналитик группы «Праксис»,
политический обозреватель журнала «Сократ»