Молдавская рапсодия. Времена года
Эксперты // 13:11, 23 июля 2009 // 2828
Знакомая картина, почти классический сюжет. Высокопоставленный кишиневский чиновник свободно расположился на заднем сидении служебной машины, чуть расслабил галстук, едет, глядя на мелькающее мимо, устало и задумчиво рассуждает вслух. «Какая красота кругом, аж сердце щемит, где еще такое увидишь, да нигде не увидишь, а люди-то у нас какие, и такие, и сякие, а все хорошие, трудолюбивые, а хлебосольные-то – нигде таких нет, и при их-то достатке, Господи… Живи да радуйся, так нет ведь, не можем, не хотим…». Для полноты сюжета рядом должен находиться растерянный дядька с белыми глазами, по внешнему виду и по выражению лица – нездешний гражданин. Он понимает язык страны пребывания, он почти приблизился к способности различать вкусы и ароматы каберне и зайбера, и начал осваивать тонкости правил дорожного движения по Кишиневу. Но по взгляду видно: он никогда не разгадает одну местную загадку. Он и не пытается получить на нее ответ, ему понятно, что, либо никто здесь ответа не знает, либо это какая-то тайна, тщательно скрываемая от чужестранцев. Вот она. Почему молдаване зимой под утро сгребают снег с дорог на обочину, а днем кидают его обратно? Может быть, это конкурирующие фирмы занимаются недоступным европейскому уму странным, однако, бизнесом, но если он и приносит прибыль, то создает крайние неудобства для окружающих, ведь так, господа.Ах, оставьте, дорогой Пьер (Жан, Мигель, Клаус. Джон)… Это ли проблема? Мы тут и не такие кренделя выделываем – сами не знаем, на кой черт. А вы – снег, тьфу. Вы посмотрите, красота какая. И оставь вы это – барбекю, барбекю. Шашлык это по-нашему, спроси, у кого хочешь. Дорогой Пьер (Жан, Мигель, Клаус, Джон…) смотрит. И в самом деле, есть на что посмотреть и отчего вдруг вспоминается из детства долгие утренние часы и такие же дни с их чудесами и открытиями…
Весны наши почти всегда внезапны, как признания. Из шубы – сразу в майку. Цветущие сумерки всегда как признак новой и лучшей жизни. Сунь нос (нет, скажем по-весеннему нежнее), опусти лицо в сиреневый куст, потрогай абрикосовый цвет, и сам собой приходит итог зимних печалей. А я-то, дурак, пугался частого сердцебиения в начале апреля - зря, не надо; а я-то трусил сказать правду обидчику, порывался на все плюнуть, уйти в сторожа, освободиться от непосильных забот, остаться навсегда и замерзнуть в февральских пыльных ветрах. Вот дурак, смотри, как легко бежит май, отталкиваясь босыми ногами от бело-розовых душистых облаков, знающих свое предназначение среди таких, как ты.
Наше лето – это всегда сладкие морковные запахи перегретых солнцем земли, травы и воды… Хочется верить, что именно такое, а никакое другое тепло подвигало наших предков на начало новых дел. Они убирали хлеб, строили дома, мирились с соседями, каялись, прислушивались к причинам для свадеб, страсти свои укрощали вечерними беседами с домашними. Они забывали о тяжких весенних трудах, и забывчивость дарила им наивное чувство, что фрукты падают с неба – протянул руку над головой и сорвал сладкий плод; глянул под ноги, а там все, чтобы неголодно скоротать трудные времена. Они за все благодарили Бога, считая свой труд естественной потребностью, чем и смиряли гордыню и жадность. Нам бы чуть побольше их веры и воли – мы бы справились с пустыми хлопотами и суетностью. Наше лето – хорошее напоминание о вечных ценностях и об ответственности за подаренную удачу жить под его солнцем.
Осень. Мы знаем много разных слов и еще лучше знаем, как их катастрофически не хватает, чтобы рассказать о нашей осени. Все поголовно пытаются писать стихи, ночами кажется, что они гениальны. Она всегда права – наша осень. Она не винит за детскую шалость поспорить с Пушкиным, она понимает каждого. Она приходит всегда кстати, а уходит, когда бы ни уходила, на несколько дней раньше. И как не хватает этих дней, чтобы ее, единственную, запомнить и понять. Смотришь на осень, как на салют, стараясь ухватить памятью главное мгновение, вершину, пик почти неземного сочетания огней на черном небе, и понимаешь – не ухватишь. В хризантемовом воздухе думается легко, не зло вздыхается «все не так, ребята». Остановить осенние скорости, меняющие на глазах расцветку окрестностей, небо над ними и оттенки любимых глаз тоже не получается. Сколько молодого вина ни пей – не выходит. Ох, осторожно, говорит тебе осень, не попадись на мою праздничную пенку и безобидную поначалу кислинку. Осень – время трезветь и читать наизусть. Смотри, уж ласточки летят, роняет листья хмурый сад, и первый снег заносит след, тебя все нет, тебя все нет… Не про нашу осень? И пусть. Осени почти везде одинаковые. Хотя, если присмотреться – наша особенная: желтые кленовые листья на черном ноябрьском асфальте останавливают движения в городе, будто объявляют минуту молчания. Куда спешить, о чем говорить, если есть о чем помолчать?
Зима… С ней все понятно – в семье не без урода. Но спасибо ей – она тает в длинных рождественско-новогодних многолюдных застольях, в коротком феврале, а там и официально объявленный праздник весны, и ерунда, что за окном все минус пятнадцать и фонари скулят на морозном ветру, как накануне всемирного обледенения.
И теперь подумаем о другом. Подумаем о противной стороне нашей жизни: почему же она все хуже и хуже, если проходит в обрамлении таких прикрас. И что здесь не так, неправильно, что сломалось в элементарной логике? Подумаем: насколько очерствели и опустели души таких вот усталых мыслителей из галстучного бесполезного племени, если их не способны пронять наши красоты, которые могут свалить с ног самого последнего негодника и пустобреха. Насколько они запутались в лживых мыслях и намерениях, что не понимают ежедневных намеков природы – будь человеком и будет тебе счастье. Если они и такого языка не понимают, значит, они чужие здесь. Значит, их следует высадить из казенной машины и заставить возвращаться домой пешком. И пусть не морочат головы ни себе, ни заезжим господам, ни нам всем – о стране они переживают. Да они ненавидят друг друга и нас всех заодно. Было бы иначе, они давно бы сказали себе и всем нам: так жить нельзя и мы так жить не будем. Все – баста, хватит, сыты, доколе… Нам бы полгода хватило, чтобы проснуться, оглянуться и вздрогнуть – куда катимся. Но ведь катимся во главе с мыслителями, бездельниками и бездарями. Послушайте, как они ругаются друг с другом, желая быть властителями, т.е. предлагая нам продолжить безрадостное время и после очередных выборов.
Президент обзывает бывших своих соратников, с кем он еще недавно вел страну к светлым вершинам, предателями и наймитами. Бывший премьер клянет президента, хотя оба они еще недавно уверяли нас, что у Молдовы отродясь не было такой успешной и слаженной команды. Он же разоблачает партнеров по политической задаче, открывая обществу их низкий моральный уровень и примитивную жадность до денег. Партийные лидеры снимают друг друга с руководящих должностей, тряся перед нами официальными бумагами, что сильно похоже на демонстрацию грязного белья. Все трое – и Воронин, и Тарлев, и Лупу недавно представляли единую власть, работающую во имя и вопреки, а теперь агитируют друг против друга, не считаясь, заметим, с нашей памятью, и каждый зовет на свою сторону. А раз так, то все они не считаются и с нашей душой, вернее, считают, что ее у нас нет вовсе. Представляете, кем они нас считают?
Другая пара – Воронин и Рошка, ПКРМ и ХДНП – и вовсе взрывоопасная. Они всегда жили, чтобы уничтожить другу друга, потом сошлись под мощными прожекторами Евросоюза, обрадовавшегося новым антироссийским ритмам официального Кишинева. О, как они плясали, как заходились под горящими российскими флагами (один азартно жег, другой извращенно смотрел), как хотели казаться нужными и надежными европейским заказчикам. Именно в тот период Воронин сказал про Рошку: пусть лучше он сидит в президиуме парламента, чем на дереве (это о лидере ХДНП – организаторе антикоммунистических митингов, однажды забравшегося не дерево с мегафоном в руках и выкрикивающего светлый и никогда не стареющий лозунг «долой коммунистов»). Рошка же в ответ мыслил вслух так: я сижу в парламенте, а не на дереве, потому что имею задание выжать из коммунистов столько реформ, сколько это возможно. Сейчас Рошка - молдавский вице-премьер, обеспечивает безопасность коммунистического режима. Когда Воронин откажется от его услуг, «грязное белье Тарлева и Лупу» нам покажется лишь приемной прачечной. Воронин и Рошка знают друг про друга много и подробно. Ворони любит рассказывать подробности о своих партнерах по политическому бизнесу. Еще наслушаемся. Но лучше бы они выясняли отношения, не имея государственных полномочий, - так даже экономически выгоднее.
Мы правильно шалеем от низости «лучшей части молдавского общества» и не понимаем, как можно после этого еще и призывать идти на выборы, чтобы выбрать достойнейших из достойных. И все они, а также другие такие же, уверяют, что главное богатство страны – ее люди. А люди из нее бегут без оглядки. Молдова была самой бедной страной Европы, потом стала самой несчастной страной Европы (это из опросов), где невозможно жить, в том числе и из-за низкой культуры и политической нетерпимости. Сейчас она превращается в самую ненавидимую страну. Ее ненавидят, уезжая без оглядки. Ее еще больше ненавидят, когда приезжают сюда на время: смотри, какой я успешны, обеспеченный и на «Мерседесе», а жил бы здесь – подох бы от безысходности и тоски . Когда Молдова осталась без своих помидоров и винограда, тогда был первый сигнал – скоро она останется без единой души. А начальнички все бубнят о людях, как о главном богатстве. Перед выборами они это делают с особым тщанием и надрывом. Красивая страна однажды соберется духом и не выйдет голосовать. Очень может быть, что случится такое события в ее жизни этим летом. А там и осень скоро – время трезветь и думать, как пережить новую зиму, чтобы не замерзнуть и дожить до весны.
Владимир Цеслюк, политический обозреватель агентства НИКА-пресс