– Кишинёв, резиденция президента Молдовы В. Воронина, уютная библиотека, где расположилась аппаратура радиостанции «Эхо Москвы» и телеканала RTVi. И напротив меня гость сегодняшнего эфира, сам г-н президент. Здравствуйте, Владимир Николаевич.
– Добрый день.
– Приступим тогда к нашей беседе. Давайте начнём с самой горячей теме приднестровского урегулирования. Перед тем, как приехать в Кишинёв, я посмотрел много материалов. И несколько дней назад ещё создавалось впечатление, что вот-вот и всё будет в порядке. Даже специально выписал цитату главы российского МИДа Сергея Лаврова, я цитирую: «Ни один конфликт не был так близко к урегулированию, как конфликт в Приднестровье». И вот в конце прошлой недели Вы в достаточно резкой словесной форме отправили режим г-на Смирнова на мусорную свалку, назвали его смердящим. Что же произошло? Кто в Вас в этот момент больше говорил – политик или человек?
– Во-первых, то, что мы проводили консультации с президентом РФ, на основании которых и сделано заявление министром Лавровым, всё остаётся в силе и сохранности, все эти договорённости и принципы урегулирования приднестровского вопроса. То, что сказано, сказано лично в адрес Смирнова, потому, что надоели эти его фигли-мигли постоянные, то он хочет встречаться, то он не хочет встречаться, то он занят, то он не занят, то он будет в Бендерах встречаться, то он не будет на этот берег ездить, то у него нет гарантии безопасности, то ещё что-то.
Эти увёртки и увиливания продолжались на протяжении этих долгих 17 лет. Поверьте, что это уже очень серьёзно. И непонятно, что он хочет, и хочет ли он вообще этого. Я понимаю, что ему хочется сохранить всё как он выстроил, этот режим, о котором я говорил. Ему место на мусорной свалке, на политической мусорной свалке. Это понятно, это только какой-то физиолог может понять иначе.
– Но Вам с ним вести переговоры.
– Ему и всем остальным сепаратистским режимам, которые ещё где-то горят на планете, место на той же свалке. Это имело отношение именно к этому состоянию, именно к этой личности.
– Понятно. Но, тем не менее, есть ли какие-то надежды на продолжение процесса урегулирования, хотя слово «продолжение» здесь не уместно, потому, что толком ещё не начался этот процесс. Но, тем не менее. Вы говорите всякие резкие слова в адрес этого режима. Но именно с ними Вам придётся сесть за стол переговоров, если этот процесс хоть как-то пойдёт.
– А куда я денусь? Я занимаю должность в стране и задача объединения страны является приоритетной задачей. И моей, как президента, и в целом это наша государственная политика. Я сказал, когда я ездил в Бендеры, уже почти 3 месяца назад, что я готов сесть за стол переговоров хоть с чёртом, хоть с дьяволом, имея в виду Смирнова. Но я обязан идти по пути объединения страны. Я должен пройти этот путь, нравится это мне или нет. Я просто обязан.
– Кстати говоря, буквально на днях ваш Министр иностранных дел на Генеральной Ассамблее ООН тоже заявил, что существует некая стратегия урегулирования приднестровского конфликта. Насколько я знаю, у Вас тоже буквально на днях был представитель Евросоюза, который тоже говорил о возможностях урегулирования. Существует ли какой-то план? Все помнят, у всех в головах остается План Козака 2003 года. Кстати говоря, тот же Лавров в одном из своих заявлений, интервью, говорил о возможности вернуться к этому плану. Но вот, не знаю уж, План Козака, Ющенко, кстати говоря, был, какой-то более-менее компактный и проработанный проект существует?
– Планов, идей, предложений, консультаций, встреч, много чего было за эти годы. Сейчас мы имеем закон парламента республики Молдова, принятый в июле 2005 года, который называется «Об основных принципах приднестровской автономии». На основе этого закона базового, кстати, этот закон впервые был проголосован 100%-ным составом Парламента республики Молдова. Это впервые, что очень важно. Политический класс Молдовы выразил единодушное признание и единодушную поддержку проекта предложенного по статусу Приднестровья.
Такого раньше никогда не было за все годы. Здесь у нас тоже разные интересы у многих есть вокруг приднестровской тематике. Это очень долгая беседа. Но имея вот этот закон, мы разработали проект основного уже закона о статусе приднестровской автономии. Дополнением к этому проекту разработан план, как его называют европейцы, «дорожная карта» поэтапного разрешения проблем. И механизм гарантии. И эти три документа мы предлагаем, как основу для открытия переговорного процесса в формате 5+2. Всем пятерым основным участникам переговорного процесса переданы наши проекты документов. Не передан он лишь приднестровцам.
– Потому, что вы не передали или потому, что они не взяли?
– Потому, что они его имеют давно, как только мы передали другим, они его получили. Но протокольно мы должны его передать. И мы его передадим. Мы имеем отзывы этих всех пяти стран, кроме РФ, на этот проект закона о статусе Приднестровья. И мы, молдавская сторона, в качестве основного документа для переговоров, будем настаивать только на рассмотрении этого нашего закона о статусе приднестровской автономии.
– Теперь по поводу формата 5+2. Нужно пояснить нашей аудитории, что «Пятёрка» – это Россия, Украина, США, ОБСЕ, Евросоюз. А 2 – это Тирасполь и Кишинёв. По поводу формата. Вы сказали, что из этой Пятёрки пока отзыва не было только от РФ. Не связано ли это с тем, что где-то неофициально существует ещё и второй формат 1+2. Россия, как единственный посредник в переговорах между Кишинёвом и Тирасполем?
– Да, но этот формат может вести только консультативную подготовку к широкому переговорному процессу. Конечно, может существовать. Потому, что консультации мы ведём со всеми участниками этого процесса 5+2. Я старался встречаться и консультироваться со Смирновым. Но он удирает от этого всего, от всех этих встреч, консультаций, все эти годы.
– В апреле Вы с ним встречались?
– Да. И договорились, что будем часто встречаться, по мере необходимости, но не получается. Вот, он всё время уходит. А с остальными мы встречаемся. С представителями США, с представителями ЕС. Даже два дня назад, в понедельник, я встречался с представителями ЕС. С ОБСЕ буду встречаться завтра, с постоянным представителем в Кишинёве. С Украиной ведём постоянные консультации. Не так давно я был в Сочи и встречался с президентом России Медведевым.
– Ну, президент Медведев встречался и со Смирновым.
– Так было условлено. Было условлено так, что он потом встречается со Смирновым и я после его встречи тоже встречаюсь со Смирновым. И уже вижу, какая метаморфоза произошла со Смирновым. И вот я пытаюсь с тех пор, раз мы договорились, надо идти последовательно. И не удаётся. Поэтому у меня возникло возмущение к такому поведению заячьему.
– А почему не удаётся? Какие-то аргументы сказали?
– Никаких аргументов. То место не нравится, то гарантий нет, то он занят.
– Ещё раз вернёмся к этому формату пятерки. Вы говорите, что вы 4 отклика получили. Кроме РФ. На Ваш взгляд, что тормозит реакцию Москвы?
– Я думаю, что ничего не тормозит реакцию. Задержка, наверное, в том, что надо выяснить с приднестровским руководством, с тем же Смирновым, все эти ситуации. Видимо это Москва хочет, чтобы или как-то убедить Смирнова или какая-то другая форма будет работы со Смирновым, или с кем там в Приднестровье. Потому, что окончательно так. Я, то же самое, через г-на Лаврова, не в прямой подаче, у меня с ним не было встречи, а через прессу услышал, что пусть Кишинёв с Тирасполем договариваются сами. Мы договариваемся 18 лет. И вот такой стиль поведения у Смирнова и его команды все эти 18 лет. Ни о чём нельзя договориться.
Их устраивает статус-кво, то состояние дел, которое сегодня в Приднестровье. Им не надо никаких изменений, никакого признания, ничего не надо. Им нравится сепаратистская зона, где можно всё, что угодно делать.
– Причём, официально не оформленное.
– Это они говорят для того, чтобы кого-то где-то успокоить. На самом деле им ничего не надо.
– Владимир Николаевич, поскольку мы заговорили о признании и непризнании. В какой степени, на Ваш взгляд, на весь переговорный процесс повлияли события на Кавказе? В какой степени это для Кишинёва и Тирасполя прецедент? Для одних желательный, для других нет.
– Первое время, когда было принято решение РФ о признании Южной Осетии, у Тирасполя была большая эйфория и ожидание, что следующее признание будет Приднестровье. Когда ГД поставила точку на этой проблеме, что Приднестровье никакого отношения не имеет к этим делам на Кавказе, что это отдельная проблема и отдельная ситуация. И когда это же было подтверждено и президентом РФ на нашей встрече в Сочи, тогда там, в Тирасполе, началось уныние вокруг этой проблемы. И начались резкие заявления, что они будут добиваться этого признания. Дальше будут добиваться, не знаю что, и где, в других местах, если они не находят поддержку в РФ. Такие заявления тоже прозвучали.
– То есть, с Вашей стороны, я так понимаю, что Вы бы не хотели, чтобы это было прецедентом. Вы считаете, что те заявления, которые были в российской ГД, они как бы снимают этот вопрос?
– Они не как бы снимают, а снимают вопрос о возможности признания Приднестровья. Во-первых, для того, чтобы они попали под прецедент, они должны быть в чём-то схожими с той ситуацией или создаваемой обстановкой в Южной Осетии. Такой схожести ни в чём нет. Приднестровский конфликт и приднестровская проблема – это совершенно другая проблема, которая не имеет никаких схожестей ни с Абхазией, ни с Карабахом, ни с Осетией, ни с чем. Ни с Косово.
– У каждого конфликта…
– Есть свои корни, причины возникновения, свои фазы развития, совершенно другие.
– Видите, в то же время, я не взял с собой, но очень хорошо знаю, почти выучил наизусть всё то обилие вопросов, которое пришло накануне эфира по Интернету к нашей беседе. Очень много из Приднестровья пришло. Там многие люди, хотя там стилистика достаточно одинаковая, такое впечатление, что если не один, то 2-3 человека писали.
– Вы не ошибаетесь.
– Но это другой вопрос. Но там звучат вещи «Да отпустите вы нас», с одной стороны. А с другой стороны они тоже находят аргументы, в том числе исторические. Сейчас вообще любят аргументы искать в истории. Что это никогда не было единым государством. Так что у них тоже есть аргументы, Владимир Николаевич?
-Конечно, при желании могут откапывать всякие аргументы. Это многие делают. Всё зависит от заказа и интереса. Интерес там большой, поэтому они будут искать аргументы. Но мы работаем с сегодняшними фактами, настоящими, а не какими-то надуманно вытащенными откуда-то. Там ничего подобного нет. Может быть, начнём с самого главного – все приднестровцы являются такими же христианами православной церкви, как и вся Молдова.
Вы знаете, что в нашей стране более 90% населения являются верующими христианами, в подчинении РПЦ. Епископ Приднестровский – то же самое. У нас такая же примерно пропорция в национальном процентном отношении наших людей, которые проживают по всей Молдове, русских, молдаван, украинцев, болгар, других национальностей. Языки те же самые. Ничего специфического, связанного с каким-то особым народом Приднестровья, даже близко нет этого всего. География такая, что…
– Раз Вы заговорили на темы религии, у меня такой вопрос. Поскольку РПЦ присутствует и в Приднестровье и на правом берегу, церковь отделена от государства, это не Ваша епархия, но по Вашим представлениями, церковь играет какую-то роль или объединительную, или разъединительную?
– Церковь, воздадим ей хвалу и должное, это остался единственный институт, который не разделился в результате образования сепаратистской территории приднестровской. Церковь единая была, как была при советской власти, так она и осталась все эти годы, после этого конфликта, в результате которого возникло Приднестровье. И Епископ Приднестровский является членом Синода Молдавской православной церкви. И они вместе работали и работают.
– Я понимаю. Сама церковь не разделилась.
– Церковь – это народ верующий.
– Но они же обращаются к людям, к народу. Они читают проповеди свои. Они в этих проповедях затрагивают эту тему? Они выступают за объединение?
– Конечно, призывают к объединению. Как церковь, призывают к смирению, за объединение, к миру, к согласию между людьми. И это делается всей нашей православной церковью. В Молдавии 94-95% всех граждан являются верующими православными нашей страны. Это очень серьёзный фактор. Церковь не разделилась. Единственная из всех институтов. До недавних пор вторым таким органом, не сравнить с церковью, но это была железная дорога. Я считал и тогда, что это было правильно. Я считаю, что это глупость, придуманная Смирновым и его командой – разделить железную дорогу. Там кусок этой железной дороги, около 100 км. Они взяли и разделили.
– Как можно разделить?
– Вот так, разделили, создали свою железную дорогу.
– А! Управление? Рельсы же нельзя убрать.
– Они тем самым заблокировали сами себя. Они там не могут ни туда, ни сюда выходить.
– Но поезд ходит?
– Какие-то ходят, естественно.
– А тот поезд, который из Москвы ходит в Кишинёв, он через Приднестровье идёт?
– Нет, он идёт по северу Молдовы.
– Хорошо. Давайте ещё вернёмся к политике. В одном из интервью весной этого года Вы сказали, что Москва согласна разменять Приднестровье на обязательство Молдовы не вступать в НАТО.
– Нет, я так не мог сказать, прямо…разменять… Ну, чего мы здесь…
– Ну, заменим слово.
– Нет.
– Хорошо. Тогда у меня к Вам просьба – замените это слово каким-нибудь другим.
– Гарантия.
– И второй вопрос по поводу этих гарантий и этих обязательств. Готовы ли действительно взять такие обязательства?
– Я ничего нового не могу внести в эту тему. Я, как президент, обязан следовать Конституции, на которой я принёс присягу во время вступления в должность. А в Конституции, кстати, у нас одна Конституция с момента провозглашения независимости. Мы не меняли её, Конституция 1994 года. И в этой Конституции ясно прописано, что республика Молдова имеет статус постоянного нейтралитета. Я соблюдаю Конституцию. Я выполняю требования Конституции. И сегодня вопрос о замене статуса нейтралитета не стоит. Не стоит он ни внутри Молдовы, ни в отношениях Молдовы с европейскими структурами, ни с НАТО не стоит.
Заместитель Генерального секретаря НАТО официально сказал, что нечленство Молдовы в НАТО и нежелание Молдовы вступить в НАТО не является препятствием для интеграции Молдовы в ЕС.
– Вы сейчас сказали о «нейтралитете», который записан в Конституции Молдовы. Что Вы вкладываете в это понятие? В чём различие между «нейтралитетом», как Вы его понимаете, и многовекторной внешней политикой, разновекторной внешней политикой, которую провозгласили очень многие страны на постсоветском пространстве?
– Различие очень большое. Нейтралитет для нас это не вступление ни в какие военные организации внешние, это не допущение наличия на территории страны военных баз и иностранных военнослужащих. Вот это основные принципы нашего постоянного нейтралитета нашей Молдовы. Что касается многовекторности в политике, то мы географически сейчас с запада у нас граница с Румынией, она член ЕС, мы сами, Молдова, является членами СНГ, и мы, Молдова, объявили для себя стратегической задачей европейскую интеграцию.
И меня тоже всё время и журналисты, и другие люди, спрашивают, как это сочетается: с одной стороны вы должны там работать, а с другой стороны вы заявили, что европейская интеграция. Кстати, у нас неплохие успехи в этом направлении. Сочетается очень хорошо. Мы пользуемся от этого всего очень хорошими преференциями во благо наше экономики, наших людей. Потому, что мы в торговле со странами СНГ имеем преференции – сразу 20% со старта, а сейчас, с 1 марта, мы получили торговые преференции в торговле, в ассиметричной торговле. Не в симметричной, чтобы европейский рынок хлынул к нам, в Молдовию, а ассиметричный.
-Ваш рынок закрыт?
– Да. Закрыт для европейских стран. Закрыт в пределах требований ВТО. А товары молдавские могут свободно на европейском рынке продаваться. Были бы эти товары сегодня. Вот так стоит вопрос. Здесь мы, конечно, имеем многовекторность. Многовекторность не политическая, а экономически-социальная.
– Торгово-экономическая.
– Больше всего.
– А кстати говоря, по уставу Евросоюза и СНГ, возможно членство и там, и там?
– По-моему, везде возможно членство [смеются]. Кстати, Молдова не запрещает членство в очень многих организаций – региональных, европейских, международных. И нас никто не спрашивает – «там, не там».
– А в связи с этим – что-то никто ничего не слышал о ГУАМе [межгосударственная организация, названная по первым буквам стран-участников: Грузия, Украина, Азербайджан и Молдова, 1997; ГУУАМ, при членстве Узбекистана 1999-2005].
– Ну, сейчас… зачем ещё это будить – ГУАМ?… Ко всему, что там происходит, ещё нам ГУАМа не хватает [смеются]. Тихо, спокойно – значит, нормально всё. Вот. Нормально, что ничего не происходит.
– Нормально всё, что ничего не происходит…
Владимир Николаевич, ещё хочу вернуться к Вашим словам, когда Вы говорили о «нейтралитете» – Вы говорили, что «нейтралитет» предполагает «неприсутствие иностранных войск на территории государства».
– Да.
– Я так понимаю, что с этим понимаю, что с этим связано многое и в урегулировании и Приднестровского [вопроса] – я имею в виду присутствие миротворческих сил. Это один из пунктов, ну, скажем так, разногласий с членами Пятёрки или с отдельными членами Пятёрки? Или здесь есть понимание того, что Вы не хотите… В общем, не секрет, что сейчас существуют миротворческие силы – они считаются российскими, хотя там, по-моему, больше…
– Нет, там они [от] всех сторон.
– И ещё существуют остатки 14-й Армии, как я понимаю?
– Нет.
– Ну, какие-то склады?…
– «Оперативная группа» есть Министерства обороны Российской Федерации.
– Ну, я и имею в виду – которые там охраняют склады…
– Она на базе бывшей «14-й».
– Бывшей «14-й».
-Ну, там ограниченный, совершенно – небольшой контингент.
– Так вот… Ваша позиция по миротворческим силам?
– Во-первых, я хочу немножко прояснить, опять, статус «нейтралитета».
– Да.
– Понимаете, раздаются возгласы такие, даже с Приднестровья всё время – «сегодня Молдова имеет статус нейтралитета, [а] после объединения может изменить этот статус. Ну, для того, чтобы задать вопрос, знаете? – иногда – чтобы ничего не решить, нужно побольше задавать вопросов.
Так вот такой вопрос задаётся. И я вот хочу ответить, что изменить эту норму конституционную это очень сложный процесс. Это очень сложно. Это делается только через конституционный референдум.
И вот здесь возникает одна ситуация, очень интересная и в перспективе очень нормальная для того, чтобы больше таких вопросов не возникало. Речь идёт о том, что в конституционном референдуме должно участвовать 60 % населения всей страны, и они должны сказать большинством голосов «Да» или «Нет» Конституции – мы говорим о статусе нейтралитета.
Если мы объединяемся с Приднестровьем, количество населения Приднестровья составит ту массу, которая никогда не позволит получать 60 %, чтобы изменить статус нейтралитета нашей страны. Вот здесь все гарантии, которые кто-то хочет от нас получить. Вот этом все гарантии, потому что я не уверен, что Приднестровцы проголосуют за то, чтобы Молдова стала членом НАТО.
Здесь у тоже есть такие – ангажированные, менее ангажированные, которые делают всякие социологические опросы – как гадалки, и они тоже прогнозируют это самое дело. Они набирают от силы 17 – 18 %, что кто-то где-то есть, которые захотели бы…
-… Северо-Атлантической интеграции.
– Да, которые захотели бы, чтобы Молдова вступила когда-то, в перспективе, в НАТО. Вот здесь всё с этим и заканчивается – с объединением страны мы наоборот укрепляем эту позицию конституционную сильно. И никакие, там, я не знаю, что, какие, там… «поменяется власть» и так далее – захотят это сделать – никогда не смогут.
Теперь о миротворцах. Миротворцев имеет Российская Федерация, имеет Украина, имеют Приднестровцы, имеем [мы] – Молдова. Они осуществляют – понятно – в режиме, в зоне безопасности (установлена такая зона – сколько чего) – контроль за соблюдением норм, всех требований – чтобы там не было вооружений, вооружённых людей, не было нарушений, и так далее.
В случае [если] что случается, есть Объединённая контрольная комиссия, которая собирается, заседает – один раз в неделю, [и] решает все вопросы – какие стороны какие претензии имеют.
Я должен сказать, что – давайте так – поставим это в заслугу миротворцам – слава Богу, что за эти годы не было ничего.
– Ничего.
– Никаких жертв, никаких потерь не было, и я очень хочу, чтобы их и не было, чтобы так в этой зоне были мир и спокойствие, как и все эти годы. А [что касается] тех… того ограниченного количества вооружённых сил Российской Федерации, которое имеется в Приднестровье – они колеблются от 1200 до 1800, в зависимости от сезона. Зимой их больше, летом их меньше – там, отпуска, другие вещи, и так далее…
Они несут караульную службу тех нескольких складов, в которых сконцентрировано то вооружение, которые было вывезено в спешке, когда уничтожался Советский Союз, из Германии, из других стран Варшавского договора, где оно находилось – это по заявлению тех людей, которые охраняют эти склады.
Что в тех складах на самом деле, мы действительно не знаем – это очень плохо. Мы не знаем уже больше восьми лет. Никто [из нас] не имеет доступа к тем складам. Но эти – если вернуться к теме – люди, представители Министерства обороны Российской Федерации, охраняют эти склады. Больше других функций они в Приднестровье – и Молдове в целом, потому что любое пребывание кого-либо в Приднестровье – это пребывание во всей Молдове, потому что де-факто, юридически, мы во всех международных организациях, начиная с ООН, мы – всё, всё Приднестровье – всё это является составной частью Республики Молдова.
– Продолжаем беседовать с Президентом Молдовы Владимиром Ворониным.
Владимир Николаевич, ну, давайте теперь поговорим о более приятных вещах. Молдавское вино реально вернулось на Российский рынок?
– Вернулось. Реально. И я должен сказать, что… – не будет это считаться как…
– Как реклама?
– Или вы имеете право?
– Ну, как Вам сказать… Вы же не будете называть марки.
– Можете разрешить? Нет, не буду… Тогда другое, что оно вернулось, конечно, в новом качестве. Вы знаете, всё это дело, с одной стороны, было плохо…
– А с другой стороны, «нет худа без добра».
– Нет худа без добра – а с другой стороны, помогло. Наши виноделы «попотели», поработали и вернулись с очень хорошим качеством, с очень хорошим оформлением, красивым, на Российский рынок. Мы очень рады…
– Извините, Владимир Николаевич, Вы не будете считать это рекламой, я могу подтвердить – я просто здесь увидел, что это действительно очень красиво.
– Да, и в широком ассортименте, обновлённом ассортименте. И обновлённая этикетка, обновлённая бутылка – оформление всё красиво. Конечно, проблемы есть, и они будут. Надо их решать. Но я хочу сказать, что в основе этого всего лежит не просто наше желание вернуться, наше желание присутствовать – хотя оно очень большое, и мы считаем, что мы больше, чем кто ни было имеем право, с нашим молдавским вином, с нашей продукцией – быть на Российском рынке.
Но мы сделали очень большую работу и другую. Мы за последние пять лет посадили более 25 тысяч гектаров новых виноградников. Причём, мы сажаем новые плантации самых-самых лучших, мирового качества, саженцев.
Мы покупаем в Южно-Африканской Республике, мы покупаем в Италии, мы покупаем во Франции, мы покупаем в Калифорнии. Ну, покупаем уж не саженцы, а материал, из которого уже производим сами эти саженцы. Потому что мы умеем это делать. И умели традиционно всё это делать.
И вот сейчас это молдавское вино возвращается в абсолютно новом качестве, абсолютно новом оформлении. И это признают все.
– То есть, это [предыдущий запрет] заставило вас как-то все технологии усовершенствовать, да?
– Да, конечно. Это нас заставило, в свою очередь, искать другие рынки.
– Другие рынки, и, наверно, тоже диверсифицировать экспорт.
– Диверсифицировали на других рынках. Сейчас мы имеем уже … Когда… до этого кризиса, так называемого винного кризиса в России, мы торговали с 14-ю странами нашей продукцией. Сейчас мы вышли на 51 страну в экспорте молдавской винодельческой продукции. Я думаю, что это не предел, потому что возможности очень большие.
Например, мы вошли на рынок Китая – Вы себе представляете, какой там рынок открывается огромный? [неразборчиво]
– Они пьют вино? У них своё вино тоже есть.
– Мы там, кстати, проводим фестивали – проводим дегустации – в Шанхае, других городах. И сейчас вот опять собираются туда наши виноделы поехать. Короче [говоря], молдавское вино на Российский рынок вернулось в новом качестве. И я думаю, что оно вернулось навсегда. Но мы будем работать, чтобы оно было хорошим.
– Владимир Николаевич, весной будущего года – парламентские выборы в Молдове. Ну, для тех, кто не знает, я, может быть, напомню, что Молдавия – парламентская республика, и президент здесь выбирается уже членами парламента.
– С 2000-го года. Принято решение, что Молдавия – парламентская республика.
– Парламентская республика. Владимир Николаевич, Вы должны уйти, по Конституции. Два срока Вы отработали. Нет [у Вас] искушения остаться на третий срок?
– И согласно конституционным нормам, и по желанию – я уйду, очень спокойно.
– Ну, соцопросы пока дают преимущество Вашей партии, Партии Коммунистов [Республики Молдова]. Тогда, значит, очевидно, если партия выиграет следующие выборы, то она и будет определять Вашего преемника. А у Вас есть какие-то собственные представления о преемнике?
– Значит, соцопросы нам дают подавляющее преимущество, позвольте внести поправочку. Да, подавляющее преимущество. Это очень сложно достигается, кстати. Мы находимся второй срок – [у нас] второй [по счёту] мандат – у власти. А к партии власти, к тем, кто руководят страной, всегда предъявляются повышенные требования, повышенный спрос.
– Партия власти всегда обычно теряет.
– Конечно – и за сделанное, и за несделанное, и за обещанное в ходе предвыборной кампании. Но мы строго следим за тем, чтобы наши слова, как говорится, не расходились с делом, с делами. Ну, есть тоже, знаете, возможности, и так далее – хотя люди нас во многом понимают и поддерживают. Но мы будем работать таким образом, чтобы мы продолжали тот курс модернизации, тот курс строительства современной демократической Молдовы.
Для нас это очень принципиально.
Знаете, наше название – «Коммунистическая» – на первых порах – я имею в виду 2001-й год, почти уже восемь лет назад, да – конечно, многих пугало – и в Европе, и внутри страны. Таких либеральных реформ и такой реконструкции всех сторон жизни, которые мы осуществили за эти годы в Молдове, никто, никакие либералы – не только в Молдове – в Молдове у нас «либералы» – одно название, потому что все остальные названия заняты, так они уже решили назваться «либералами»…
А вот даже в Европе…
– Все «либералы» в Вашу партию записались, видимо, настоящие.
– Уже не поймёшь, кто где. Но даже либералы с традициями, и историей – в Европе – таких реконструкций, таких реформ в обществе не решаются делать. А мы на это пошли. А мы на это пошли. И пошли осмысленно, осознанно. Потому что Молдова – страна уникальная, даже в СНГ, и даже в Европе.
У нас нет природных ископаемых, нет энергетических ресурсов. У нас один человеческий капитал. И наша задача была сделать так, чтобы использовать максимально эффективно весь человеческий капитал в нашей стране, создать лучшие предпосылки для развития людей, для развития науки, образования, медицины, социальных институтов защиты человека.
Вот за счёт инвестиций в человека, в этот социальный капитал, мы и выигрываем, получаем, при всём при том, что мы не имеем ничего под землёй. У нас чернозём, ниже идёт песок, немножко щебёнки и на этом всё.
Да… Может быть, мы ещё плохо ищем, но у нас на сегодняшний день вот так. При всём при этом мы обеспечили за время нахождения нас у власти 59 % на первое июля прирост Валового внутреннего продукта. Пятьдесят девять процентов. До конца года мы, наверно, буем иметь 62 – 63 % по сумме всех восьми лет нашего пребывания у власти.
И я хочу, чтобы курс всех этих реформ, которые мы начали в стране, курс Европейской интеграции…
– Чтобы он продолжался…
– … и модернизации – внутренней модернизации всей страны – мы же очень серьёзно занимаемся инфраструктурой – мы имеем уже порядка 70 – 72 % газифицированной страны. Полностью. Мы строим водопроводы, мы строим канализационные системы, мы строим железные дороги, которые Советская власть при своём потенциале не могла себе позволить. Мы уже построили 100 км железных дорог. Мы строим речной порт на Дунае – не «строим», а построили – мы сейчас там заканчиваем сухой терминал и пассажирский семинар. То есть, серьёзные вещи, которые никто никогда не мог себе предположить, что их можно решить в той Молдове, в которой мы пришли к власти в 2001-м году – долги, дефолт и прочее.
– То есть, политические ориентиры, я имею в виду внутриполитические и внешнеполитические ориентиры Кишинёва, Вы считаете, не изменятся?
– Было бы желательно, чтобы наш избиратель, молдавский, осознал и понял, что нельзя их менять на этом очень важном поворотном моменте, в судьбоносном моменте, развития нашего государства.
– Разъясните ещё один вопрос/момент. Опять же, вот в тех многочисленных вопросах, которые пришли накануне эфира я всё время читаю две позиции. Из Приднестровья задают вопросы «Г-н президент, мы не хотим жить вместе с Румынией, поэтому мы не хотим жить вместе с Молдовой», [а] отсюда, из Правого берега, скажем так, из Кишинёва задают вопросы «Г-н президент, почему Вы румынофоб, румыноненавистник?»
Какие, вообще, вот эти вот… Когда-то, в своё время, когда развалился СССР и когда Молдова стала независимым государством, в Москве тоже были такие опасения, что [была в Молдове] такая направленность на Румынию.
Теперь, значит, непонятно – Вы «румынофоб», Вы «румынофил»? Какие, вообще, отношения с румынами?
– Я гражданин и патриот Республики Молдова. И я её защитник и я проводник моей страны и во внутреннем её развитии, и во внешнем – её положении и отношении с другими странами. Вот кем я являюсь.
Поэтому любой вопрос, который атакует интересы нашей страны, меня превращает в «фоба», потому что я не могу позволить, чтобы это состоялось.
Я считаю, что те вопросы, которые задают и с того берега, и с этого берега Днестра, устарели. Они могли быть актуальны пять лет назад.
– То есть, этот фактор.
– Во-первых, вступление Румынии в Европейский Союз сняло проблему какого-либо, теоретического даже, процесса объединения с Румынией. В принципе снят этот вопрос. Более [того]… Это даже видно в нашем обществе. И это видно в румынском обществе. Они уже перестали сами об этом говорить. Ведь они понимают, что это невозможно в принципе, потому что в Европейском Союзе такие вещи, знаете, не приветствуются и не поддерживаются. Этого не будет.
Во-вторых, наше стремление и наша работа по Европейской интеграции тоже укрепляет независимость и суверенитет нашей страны. И никакие посягательства на её какую-то территориальное будущее [не могут быть]